Рублева. Выполняя свою фреску, он,
вероятно, с признательностью вспоминал Феофана. Феофан научил Рублева
свободным ударам кисти, которые передают живую и подвижную мимику лица
и сообщают ему мягкую и приятную лепку. И все же как не похож Петр
Рублева на образы Феофана! Куда девалась величавая гордость Феофановых
старцев! Петр Рублева - весь самоотверженность, призыв, приветливость
и ласка. Где отрешенность от земного греческих отшельников! Петр обра-
щает лицо к следующей за ним толпе, уверенный, что его услышат и пой-
мут. весь его облик говорит о доверии к людям, о твердой убежденности,
что добрым и страстным призывом можно наставить людей на истинный
путь. Рублев и не пытался придать своему Петру внешние черты сходства
с кем-либо из своих современников, но он вложил в его облик тот свет-
лый энтузиазм, который ему привелось встретить в лучших русских людях
своего времени, сподвижниках Дмитрия, его современниках. В отличие от
фресок Феофана, блики у Рублева стали тоньше и нежнее и ложатся пра-
вильными рядами; сильнее выступает контур, очертания голов сближаются
с очертанием круга, формой, которая давно привлекала Рублева и в кото-
рой он видел выражение высшего совершенства.
Рублев приступил к росписи Успенского собора 25 мая. Вероятно, еще
до наступления холодов работа была закончена и произошло торжественное
освящение храма. Прошло несколько месяцев, и над Русью разразилась бе-
да. Хотя Куликовской битвой и открывается цепь воинских подвигов русс-
ких в борьбе с татарами, но прежде чем татарская опасность была начис-
то уничтожена, татары доставили русским еще много горя. Обычно они
ждали наступления осени, чтобы нагрянуть на русские хлеба. На этот раз
хан Едигей двинул полки в начале декабря. Его появление было так нео-
жиданно, что великий князь, не успев собрать войска, вынужден был спа-
саться в Костроме, а вслед за ним множество москвичей должны были по-
кинуть столицу. Посады вокруг города были сожжены, чтобы врагам не
достался материал для постройки осадных сооружений. Едигей подошел к
городу и расположился в селе Коломенском. Его послы требовали у Твери
помощи против Москвы, но тверичане, забыв, что Калита когда-то помогал
- 5 -
татарам громить Тверь, отказались стать предателями родины. Хан прос-
тоял под Москвой месяц, взял огромный выкуп в три тысячи рублей и,
спалив села, разорив ли и забрав пленных, двинулся, к удивлению и ра-
дости москвичей назад, в Золотую Орду.
Через два года такому же нападению подвергся Владимир. На этот раз
татар незаметно подвел к городу недовольный порядками суздальский
князь. Татары ворвались в Успенский собор и стали грабить ценности.
Особенно жестока была расправа с ключарем собора попом Патрикеем, не
желавшем выдать церковной казны. Мы не знаем где провел эти годы Руб-
лев: отсиделся ли он за стенами Андроникова монастыря или, по примеру
других москвичей, подался в северные края. Но гроза, конечно, захвати-
ла и его. Все происходило у него перед глазами. Может быть, он и сам
знал попа Патрикея и живо воображал себе дикую расправу в Успенском
соборе, где едва успели просохнуть краски, положенные его гениальной
рукой. Татары разорили Русскую землю, увели пленников, делили межь со-
бою серебряные монеты, отмеривая их ковшами.
Обитель Сергия была начисто сожжена татарами. Можно представить се-
бе, как тяжело было русским людям видеть одни обуглившиесь головешки
на том самом месте, где 30 лет тому назад они искали нравственной опо-
ры перед наступлением на Мамая. Этими настроениями объясняется, почему
ученик и преемник Сергия Никон, когда миновала гроза, с большим рвени-
ем принимается за восстановление монастыря, наперекор многим сомневаю-
щимся развивает кипучую строительную деятельность, возводит на месте
деревянного белокаменный храм, приглашает прославленного в ту пору
Епифания для составления жизнеописания Сергия и призывает в монастырь
Андрея Рублева вместе с другом его Даниилом Черным для росписи собора
и иконостаса. Эти годы были ознаменованы явлениями, не менее примеча-
тельными, чем победа над татарами. Русские люди, только что избавивши-
еся от иноплеменных, создают художественные ценности мирового значе-
ния. Среди них первое место принадлежит творению Андрея Рублева, его
"Троицы" , иконе из иконостаса Троицкого собора Сергиева монастыря,
ныне находящейся в Государственной Третьяковской галерее.
Старинная легенда рассказывает, как к древнему старцу Аврааму яви-
лись трое юношей, и он вместе с супругой своей Саррой угощал их под
сенью дуба Мамврийского, в тайне догадываясь, что в них воплотились
три лица Троицы. Сходным образом еще царь Одиссей, сражаясь с женихами
Пенелопы и видев в числе своих помощников друга Ментора, смущенной ду-
шой чуял в нем свою покровительницу Афину. В основе этих легенд лежит
- 6 -
убеждение, что божество недостижимо сознанию смертного и становится
ему доступным, лишь приобретая человеческие черты. Это убеждение вдох-
новляло художников на создание образов, сотканных из жизненных впечат-
лений и выражавших их представления о возвышенном и прекрасном. Рублев
видел, конечно, византийские иконы Троицы, но его отталкивало, что ви-
зантийцы уделяли большое внимание трапезе, уставленной яствами, что
Авраам с супругой неизменно присутствуют при этой сцене, своим суетли-
вым гостеприимством напоминая об обстоятельствах, при которых на землю
сошло божество, наконец, что византийцев больше интересовал богословс-
кий вопрос о соотношении трех лиц Троицы - отца, сына и духа, - чем
само явление на земле неземного.
"Троица" Рублева была плодом подлинного и счастливого вдохновения.
При первом взгляде они покоряют своим несравненным обоянием. Но вдох-
новение озарило мастера лишь после того, как он прошел путь настойчи-
вых исканий; видимо, он долго испытывал свое сердце и упражнял свой
глаз, прежде чем взяться за кисть и излить свои чувства. Он жил среди
людей, почитавших обряды, наивно убежденных в таинственной силе древ-
них форм. Чтобы не оскорблять их привязанностей к старине, он согласно
обычаю представил трех крылатых ангелов, так что средний возвышается
над боковыми. Он изобразил чашу с головою тельца, не забыл и дуб Мав-
ританский и палаты, намекающие на отсутствующего Авраама. Но Рублев не
мог остановиться на этом. его влекло более проникновенное понимание
древнего сказания.
Есть все основания думать, что в среде Рублева были известны и
пользовались почетом византийские писатели, хранившие традиции древ-
негреческой философии. Некоторые из их трудов переводились в то время
на русский язык. В них проскальзывала мысль, что в искусстве все имеет
иносказательный смысл, все земные образы, образы людей, животных и
природы могут стать средствами проникновения в сокровенную основу ми-
ра, правда лишь при условии, если человек будет неустанно стремиться к
возвышенному.
Художнику это давало право видеть в красоте земного мира живое по-
добие смутно чаемого и желанного совершенства. Все то, что ученейшие
из византийцев умели выразить лишь запутанными силлогизмами, опираясь
на древние авторитеты и многовековую традицию, вставало перед глазами
Рублева как живое, было близко, осязаемо, выразимо в искусстве.
Он сам испытывал счастливые мгновения великого художественного со-
зерцания. Близкие его не могли понять, что он находит в древних ико-
- 7 -
нах, работах своих предшественников, почему он не бил перед ними пок-
лонов, не ставил свечей, не шептал молитв, но устремив свой взор на их
дивные формы в свободные от трудов часы подолгу просиживал перед ними
(рассказ об этом через 100 лет после смерти Рублева передавал один
русский писатель). К этому созерцанию призывает рублев своей "Трои-
цей", и созерцание это в каждом образе раскрывает неисчерпаемые глуби-
ны.
В "Троице" Рублева представлены все те же стройные, прекрасные
женственные юноши, каких можно найти во всех ее прообразах, но самые
обстоятельства их появления обойдены молчанием; мы вспоминаем о них
лишь потому, что не можем забыть сказания. Зато недосказанность эта
придает всем