Добро и зло в преломлении восточных религий, античной философии и христианства

формы зла – неспособностью владеть своими побуждениями и контролировать их. Порочность и есть, по Аристотелю, собственно нравственное зло. Она не исключает ни развитого рассудка, ни сильной воли, но предполагает их дурную направленность. Порочный человек полностью виновен в своем поведении, ведь у него есть способность быть другим, но он ее не использует. Своим тройственным делением зла основатель перипатетизма отграничил аморализм от глупости и слабости.

Положив источник аморализма не в какой-то одной психической способности, а в недостаточном или ненормальном развитии любой из них в отдельности или всех вместе, Аристотель заметно приблизился к пониманию системности внутреннего мира человека. После Аристотеля истолкование морального зла как дисгармонии психических функций прочно вошло в культуру. Оно оказалось совместимым и с рационалистическим требованием господства разума над страстями и с христианским осуждением произвола как источника греховности.

Аристотель выработал учение о «золотой середине», в основе которого лежит тот же принцип соединения противоположных тенденций, что и у Платона. Истолкование добродетели как гармонии противоположных сторон человеческой природы стало важной вехой в утверждении диалектического понимания зла.

2.4. НЕОПЛАТОНИЗМ

В Древней Греции дуализм начал отсчет с орфиков (VI в. до н. э.) и развернулся на основе противопоставления материи и души. Противоречивость идеи материи как первоосновы зла вызвала необходимость последующего поворота от дуализма к монизму. Такой поворот решительно, но не очень успешно пытался осуществить в III в. н. э. неоплатоник Плотин.

Проблема происхождения зла осмыслена им в контексте эманации единого. Материя не совечна богу, а является одним, именно последним из его порождений. Как свет, удаляясь от источника, в конце концов становится тьмою, так и бытие в отдалении от божественного истока становится небытием, а благо – злом. Будучи последним порождением, материя не содержит в себе ничего от единого и потому есть зло. Удаленность материи от божественной силы не мешает ей, однако, быть чрезвычайно агрессивным началом. Плотин наделил ее способностью господствовать над всем, что в нее заключено, портить и разрушать его, отбирать у него его собственную благую сущность и наделять своей отрицательной, заменять форму бесформенностью, размеренность – недостатком и избытком.

Такая характеристика материи позволяет полагать в ней первопричину враждебности. Материальные тела взаимно уничтожаются через исходящее от них хаотичное движение. Однако Плотин попросту повторил ряд платоновских заблуждений. Очевидно, что вещи разрушают друг друга не вследствие бесформенности, но именно потому, что имеют форму. Там, где нет внутреннего расчленения, невозможна никакая вражда. Враждует лишь то, что уже оформилось. И вообще, отсутствие, недостаток, ущербность не может господствовать над совершенством. Если зло образуется умалением блага, то как оно может ему активно противостоять и тем более наделять его своей природой? Скудость может подчинить себе изобилие лишь в том случае, если она обладает некоей силою, какой у того нет. Чисто отрицательное толкование материи, как безмерности, безграничности, безобразности, ненасытности и тому подобного, исключает возможность оставить за нею какое-либо преимущество перед идеальным миром. Но тогда материя не может влиять на идеи и души и ее нельзя считать ответственной за это зло, которое имеется в благих вещах. Плотин добивается от материи невозможного: чтобы она была абсолютным бессилием и вместе с тем основанием всякого зла, подчиняющим и уподобляющим себе любую соприкоснувшуюся с ним силу. Логическая последовательность требует признать, что либо эманация оказалась катастрофой (и в этой катастрофе, а не в материи – корень зла), либо чувственный мир в чем-то совершеннее единого. Плотиновская квази-монистическая система не признала ни того ни другого и поэтому выглядит еще более уязвимой, чем иранский дуализм.

Отождествление противоположности добра и зла с противоположностью духа и материи обнаруживает в неоплатнизме свою несостоятельность. Онтологические и ценностные противоположности по сущности своей различны. Дух существует только в единстве с материей, а добро и зло взаимно исключают друг друга. Онтологические противоположности первичны по отношению к ценностным, и подмена одних другими создает такие лабиринты, откуда нет выхода.

2.5. СТОИЦИЗМ

Односторонность рационалистической трактовки зла рельефнее обнаружилась в стоицизме. Своеобразие стоического мировоззрения выразилось в принципиальном различении отрицательных психических переживаний боли и горя. Боль – это безразличное, а горе – зло само по себе. Злом не является то, что естественно, что вытекает из природы человека. Боль есть голос самосохранения, и потому она безразлична для добродетели. Горе же есть нечто другое, а именно субъективное отношение человека к своему состоянию или внешним обстоятельствам. Если такое отношение исходит от разума, контролируется им, соответствует природе и космическому закону, то оно является добродетельным. Если же оно вызвано заблуждением, не соответствует природе вещей и выходит из-под разумного контроля, то становится порочным. Нравственное отношение человека к миру и к самому себе – это отношение разумной воли. Не в наших силах испытывать или не испытывать боль, но от нас зависит впадать в горе или сохранять душевную невозмутимость в неблагоприятных, трагических жизненных обстоятельствах.

Отличие мудреца в том, что, испытывая обычные человеческие аффекты, он не попадается на удочку заблуждений и остается свободным по отношению ко всем переживаниям, тогда как дурные люди пребывают их рабами. Поскольку в основе добродетели лежит бесстрастие – разумное отношение к аффектам, - то мудрец обладает сразу всеми добродетелями, неразумный же их лишен. Теневой стороной стоического восхваления бесстрастия является известное пренебрежение эмоциональной стороной нравственности. Мудрец бесстрастно нарушает общепринятые установления, если в них, по его соображениям, нет ничего от естественного закона. Ничего предосудительного с точки зрения природы и разума стоики не находят ни в некрофагии, ни в гомосексуализме, ни даже в инцесте. На фоне такого леденящего безразличия к самым кощунственным способам поведения благосклонное отношение стоиков к самоубийству выглядит не только закономерным, но даже и невинным.

Стоическая доктрина, одна из самых моралистичных в античности, провозгласившая самоценность добродетельного образа жизни, и поднявшая человеческое достоинство на небывалую прежде высоту, как-то незаметно и органично превращается в обоснование откровенного аморализма, причем не только в мыслях, но и в поведении. Абсолютизация одной стороны человеческой психики, а именно индивидуального интеллекта укладывает мораль в прокрустово ложе и отсекает те ее части, которые выходят за рамки разумного бесстрастия и рассудочной целесообразности. Стоический идеал жизни «по природе» и «по разуму» имеет в своем основании парадигму естественно-биологической целесообразности. Человек возвышается до уровня свободного, сознательного демиурга и управителя своей жизни. Во главу угла этики стоицизм поставил нравственное самоопределение личности.

В древнегреческой этике в основном сложились две концепции добра: натуралистическая, представителями, которой были Гераклит, Демокрит, Эпикур и отчасти Аристотель, и идеалистическая, наиболее ярким представителем которой были Платон и Сократ. Для натуралистической концепции наиболее характерным было обоснование добра реальными потребностями человека. Одними из первых критериями добра были названы удовольствие и польза. Аристотель же благом считал жизнь, сообразную с добродетелями, и указывал на то, что добро достижимо лишь в процессе активной деятельности. Идеалистическое направление древне-греческой этики в определении блага, добра и зла исходило из признания их внеземного происхождения. Добро как высшая идея представлялось недостижимым в реальном существовании людей. Основой нравственности, по Платону, служило само стремление к добру. Благо как совершенство, недостижимое земными средствами, было основным идеалом в этике Платона.

На исходе античности понимание зла как самостоятельной активной силы, противоположной добру, было вытеснено истолкованием зла как недостаточного, ущербного блага. Античная культура осмыслила то обстоятельство, что зло не является какой-то особой способностью человека, внеположенной по отношению к нормальным, конструктивным способностям. Зло – это как бы распавшееся добро, потерявшее цельность и меру.

3. ХРИСТИАНСТВО

3.1. БОГ И ДЬЯВОЛ

Своеобразный компромисс между подчеркиванием силы и слабости зла был найден христианством. Первопричиной зла здесь выступает не Бог, а менее могущественное сверхчеловеческое существо – дьявол, падший ангел. Дьявол изображен в Библии и сочинениях отцов церкви антагонистом Бога. Вместе с другими отпавшими ангелами он низринут на землю, где старается установить и увеличить свое царство. Убеждение, что «мир во зле лежит», является общим и для гностицизма, и для христианства. Различие состоит в том, что последнее отрицает роль дьявола в творении мира и придает его власти более эфемерный характер. Верховный владыка зла и подчиненная ему нечистая сила способны, вселяясь в людей, вызывать у них бешенство, одержимость, а также физические немощи и болезни. Но главным оружием дьявола в борьбе за души людей является обман, искушение, соблазн. К себе он заманивает земными благами, подобием всемогущества, призрачной властью. Сатана властен только над теми человеческими душами, которые сами отступились от Бога и склонились к нему. Правда, и в отношении их он ведет себя не совсем