Мораль помощи и взаимопомощи в дохристианский период Руси

основании «природного» гостеприимства, присущего диким народам, утверждать наличие «взаимо¬помощи между первобытными племенами», значило бы рисовать идиллическую картину родового строя, создавать миф о реальном бытии доисторического человека. Так, к примеру, византийский историк Прокопий Кесарийский в «Истории войн Юстиниана» писал, говоря о славянах,-что «по существу они не плохие и совсем не злобные». С. М. Соловьев замечал в связи с этим: «Доброта не исклю¬чала, впрочем, .свирепости и жестокости в известных слу¬чаях.. . так часто бывает у людей и целых народов, добрых по природе, но предоставленных влечениям одной только природы».

Таким образом, возникает некое противоречие: прак¬тически все античные авторы отмечали, что «злые и лука¬вые» крайне редко встречаются у славян, но одновремен¬но называли славян «жестокими и вероломными». С. М. Соловьев писал: «Это противоречие объясняется из¬вестием, что между славянами господствовали постоянно различные мнения; ни в чем они не были между собою со¬гласны, если одни в чем-нибудь согласятся, то другие тот¬час же нарушают их решение, потому что все питают друг к другу вражду и ни один не хочет повиноваться другому».

Такое «вероломное» поведение вытекало из характерной для варварских, диких племен родовой разрозненнос¬ти, когда не существовало какого-либо общего интереса который был бы выше родового. Иными словами, для сла¬вянина единственной ценностью и общностью оказывался

его род, то есть община, связанная близкородственными узами: именно здесь в полной мере находили свое вопло¬щение «доброта» и «нелукавость». Все то, что находилось вне рода, даже соседняя община, становилось враждебным окружением, и тогда в силу вступали «жестокость» и «ве¬роломство». «Такое поведение,— отмечал С. М. Соловь¬ев,— проистекало, естественно, из разрозненности, особенности быта по родам, из отсутствия сознания об общем интересе вне родового».

Античными писателями выделялось «доброе и мяг¬кое» отношение восточных славян к пленным. Говорили, что пленные у славян не рабствовали целый век, как у дру¬гих народов, а по истечении определенного срока могли либо вернуться к своим, заплатив выкуп, либо остаться жить между славянами, но уже в качестве «вольных и дру¬зей». Обращаясь к С. М. Соловьеву, находим, «что жела¬ние иметь рабов и удерживать их как можно долее в этом состоянии бывает сильно, во-первых, у народов, у которых хозяйственные и общественные отправления сложны, рос¬кошь развита; во-вторых, рабы нужны народам, хотя и диким, но воинственным, которые считают занятия войною и ее подобием, охотою за зверями единственно приличны¬ми для свободного человека, а все хлопоты домашние сла¬гают на женщин и рабов; наконец, как ко всякому явлению, так и к явлению рабства посреди себя народ должен при¬выкнуть, для этого народ должен быть или образован и приобретать рабов посредством купли, или воинствен и приобретать их как добычу, или должен быть завоевателем в стране, прежние жители которой обратились в рабов».

Таким образом, причинами отсутствия постоянного рабства у восточных славян оказывались, с одной сторо¬ны, неразвитость хозяйственных отношений, с другой же — то, что «воинственность не была господствующей чертою славянского народного характера... и славяне вовсе не гнушались земледельческими занятиями». В этих усло¬виях рабы не могли иметь большой ценности и зачастую оказывались обузой.

Тогда же, скорее всего, зарождаются и стихийные представления о милосердии, помощи убогим, старцам, калекам. Такая стихийная благотворительность не могла быть отражена в письменных источниках, но наложила глубокий отпечаток на сознание и быт русского народа в дальнейшем, на сохранявшиеся в течение длительного времени (вплоть до начала XX в.) у русских крестьян об¬щинные формы помощи и взаимопомощи.

Родовая, общинная организация стала первой формой социальной взаимопомощи. Община («Мир») поддержива¬ла своих сородичей, обеспечивая всех пропитанием, одеж¬дой, жильем, опекая стариков и малолетних. Обычай кров¬ной мести остерегал представителей чужих родов от фи¬зического насилия по отношению к членам своего рода.

Кровная месть просуществовала на Руси вплоть до XI в. и только принятие первого свода законов «Русская Правда»

ограничило кровную месть кругом ближайших родственников, а чуть позже «Правда Ярославичей» заменила отмщение за убийство денежным штрафом — вирой.

Корни сострадательного отношения к ближнему у восточных славян отмечены в трудах античных и восточных авторов. О том же писал и С. М. Соловьев, отмечая, что в отличие от германцев и литовцев, избавлявшихся от «лишних, слабых и увечных» сородичей, славяне были милостивы к старым и детям.

На формирование славянского менталитета большое воздействие оказала окружающая природа. Не случайно известный русский историк В. О. Ключевский писал: «Начиная изучение истории какого-либо народа, встречаем силу, которая держит в своих руках колыбель каждого народа,— природу его страны».

Наши далекие предки, осознавая свою сопричастность с природой, обожествляли и одухотворяли ее животворящие силы. Они стремились найти в окружающем их мире опору, защиту своего рода, своей семьи, себя лично. Отсюда культ Солнца (масленица

с ее блинами), культ Земли — источника плодородия, культ медведя — владыки леса и т. п. Так возникал культ природы — поклонение земле и небу, полям и лесам, отдельным деревьям и святым источникам воды. На особом месте стояло поклонение предкам, их душам, которые постоянно находятся рядом с живущими, помогают и защищают. Именно поэтому разорение и осквернение могил считалось несмываемым грехом, за которым следует неотвратимое возмездие.

Язычество подарило славянам ряд обычаев, которые унаследовало русское православие. Из них наиболее устойчивыми оказались обряды, связанные с поминанием родителей. Среди них «радоница» на Фоминой неделе, Троица между 5 мая и 9 июня, родительская суббота 26 октября по старому стилю, когда после завершения всех сельскохозяйственных работ совершалось благодарение предкам за дарованные блага.

И. Н. Ионов в книге «Российская цивилизация» замечал, что «обычай посещать могилы покойных родственников — пережиток языческого праздника, приходившегося на время пахоты. Он был связан со стремлением крестьян добиться поддержки со стороны мертвых предков в про¬буждении плодоносных сил земли, обеспечении урожая... В это время на могилах катали вареные яйца, лили на них масло, вино, пиво. Все это были жертвы, которые должны были напомнить мертвым об их родственных связях и дол¬ге перед живыми. Такие жертвоприношения в течение вес¬ны и лета производились неоднократно».

У восточных славян были известны семейные обычаи поддержки людей пожилого возраста — «старцев». Из преданий известно об опеке над сиротами («приймаки», «мирские дети», «годованцы») и вдовами. Из глубины ве¬ков шли добрые обычаи коллективной помощи.

Такова была помочь (толока, талака) — обычай вза¬имопомощи односельчан-общинников, заключавшийся в приглашении соседей на спешную работу, причем работа¬ющих обильно угощали по окончании работ. Помочь обыч¬но устраивалась для сельскохозяйственных работ (уборка хлеба, молотьба, покос и пр.), а также для строительства жилища и т. п. Помочь носила праздничный характер: «по¬мочане» приходили в нарядной одежде; угощение, которое часто устраивалось на месте работы, сопровождалось пе¬нием, иногда плясками. Объектами помощи в таком слу¬чае становились вдовы, а также те, кого постигло несчас¬тье или кто занемог в страдный период. Помочь считалась неписаным законом и долгом общины.

Также существовал своеобразный институт дарения, связанный с появлением излишков продуктов. Поскольку в силу неразвитости хозяйственных отношений и сохране¬ния первобытнообщинных традиций излишки не могли быть обращены в сокровища, то общественное мнение за¬ставляло их собственников раздавать эти излишки соплемен¬никам. Поводом для этого могло быть строительство нового дома, рождение, смерть, поминки и т. п.

Русская община, зародившись в глубокой древности, сохраняла в себе различные формы помощи и взаимопо¬мощи, распространенные среди односельчан. Известно, что основной причиной появления общины на Руси стали неблагоприятные природно-климатические условия, и об¬щинное владение землей и чересполосица (то есть разме¬щение крестьянского надела полосами, в различных релье-фах местности) стали своеобразным механизмом приспособ-30 ления земледельцев к капризам погоды.

В 1860-1880-е гг. в России активно проводились ис¬следования крестьянского общинного быта созданными по реформе 1861 г. губернскими по крестьянским делами присутствиями. В. Ф. Дерюжинский, обобщая собранный присутствиями материал, в работе «Общественное призре¬ние у крестьян», вышедшей в Санкт-Петербурге в 1899 г., выделил три основные формы общинного призрения, ха¬рактерные для русской деревни:

1. Поочередное кормление бедных односельчан по до¬мам, поденно или понедельно, имевшее повсеместное рас¬пространение по России. Об этом свидетельствовали дан¬ные исследований, проведенных в 1890-е гг. в различных губерниях России. Так, по свидетельствам губернских присутствий, в Бессарабии «призреваемый проводит сут¬ки на полном содержании домохозяина, переходя ежеднев¬но из хаты в хату»; в Виленской губернии «обязанность общественного призрения выполняется кормлением неспо¬собных к труду поочередно в каждом дворе, в определен¬ное приговорами сельских сходов время»; в Витебской губернии «призреваемые, по установившемуся обычаю, переходят из дома в дом и продовольствуются отдельны¬ми членами общества понедельно»; в Вятской губернии «призреваемых кормят все домохозяева поочередно, поден¬но или понедельно»; в Минской губернии «первым прави¬лом, которым руководствуются деревни, является пооче¬редное кормление