Мораль помощи и взаимопомощи в дохристианский период Руси

Таким образом, мы видим, что почитание богов тесно взаимосвязанно с оформлением института праздников. Они являлись неотъемле¬мой частью быта в древнейшей общности. «... Многие праздни¬ки совпадают по времени с наличием обилия благ, в особеннос¬ти пищи, а ритуал призван освящать такое обилие, которое в ре¬лигиозных верованиях всегда трактовалось как проявление сверхъестественных сил — милости, за которые люди обязаны публично благодарить эти силы» (К. Жигульский).

Кроме того, праздники выполняли функцию «мирного пере¬распределения имущества» и натуральных продуктов, высту¬пали механизмом экономического равновесия, совместного потребления в ситуациях социального и экономического нера¬венства. Вполне понятно, почему столь велико количество праз¬дников в году у наших предков. Исследования праздников А. Ермоловым в XIX в. фиксируют, что, помимо 80 официаль¬но установленных, в отдельных местностях отмечали свои (об¬щее число достигало 150) праздники. Если учесть, что многие праздники могли длиться от трех до восьми дней, то это стано¬вилось существенным подспорьем в распределении и перерас¬пределении материальных благ.

Другим важнейшим механизмом закрепления реципрокных отношений, связанных с сакральными установками, являлись родовые обряды почитания предков. Сакрализация данных про¬цессов раскрывается в системе родового пространства, когда умершие предки обожествляются, и к ним обращаются через культовые обряды, что в конечном итоге вело к определенному родовому единению. По представлениям древних, человек пере¬селялся в иной мир, оставляя за собой свои привычки, склонно¬сти, привязанности, потребности. Археологические раскопки древних могильников свидетельствуют, что древние славяне в могилу клали необходимые орудия быта, утварь. Находят там и останки животных. «Наши предки верили в загробную жизнь человека, верили в бессмертие... Загробная жизнь была подоби¬ем этой земной жизни и служила продолжением теперешнего существования человека; вот почему покойника снабжали всем тем, что необходимо живому человеку» (Н. М. Гальковский).

В честь умершего устраивались тризны, погребальные состя¬зания, игрища, трапезы, причем это наблюдалось у многих народов. Считалось, что покойник невидимо присутствует и при¬нимает участие во всеобщем действии. И в день похорон, и в дни поминовений родственники жертвовали какую-либо милосты¬ню, «справу». Это была «милостыня с рук». Культ поминания предков затем закрепился и в христианской практике, когда на «Семицкий четверг» поминали родителей. В этот же день шли за город в скудельницы, на братские могилы, где устраивалось общественное погребение тех, кого не могли похоронить зимой. Правда, «магия угощения» здесь отличается от обрядовых праздников. Считалось, что умершие предки содействовали плодородию и урожаю. Такая форма помощи — дара — требо¬вала отдара, угощения «дзядов». Характерной особенностью подобных форм поддержки и группового единения являлось то, что непременными участниками этих трапез были магические посредники из потустороннего мира: нищие, странники, коляд-ники, которым раздавалась «справа» в виде блинов.

Можно сказать, что в этот период существовали обществен¬ные формы помощи, связанные с культом смерти. К ним отно¬сятся общинная тризна, общинная милостыня, «справа», по¬даяние натуральными продуктами, и как особая культовая форма (против которой позднее противилась церковь) — обще¬ственное перезахоронение.

И, наконец, последний аспект сакрализации процесса помо¬щи — культ героя, следование общинным традициям, подчине¬ние общественным нормам жизнедеятельности последующих поколений предшествующим. Эти традиции выступали в каче¬стве механизмов сохранения мирских отношений, единого об¬щинного пространства. Показательны в данном отношении княжеские пиры, которые собирали дружинников (дружинник не только ходит на прокорм к князю, «он столуется у него», пиры — его право). Е. Аничков считал, что «княжеский пир, как и братчина, — акт обрядовый, установленный издревле. В княжеских сенях, среди медопития, складывались высокие христианские добродетели: милость, нищелюбие и страннолюбие».

Принимать участие в княжеских пирах может не только дру¬жинник, занимающий почетное место, но и все пришедшие на пир. Легенды и сказания славян о княжеских пирах непремен¬ным участником трапезы называют калика-перехожего, нище¬го странника. К примеру, Греческая церковь задолго до приня¬тия христианства на Руси посылала туда монахов-паломников, которые приносили «богатую милостыню» из славянских зе¬мель. Возможно, что княжеские пиры — один из ее источников Сохранение единого общинного пространства между князем и дружинниками вызывало определенные формы помощи и взаимопомощи, связанные с выкупом пленных. Этот факт за¬фиксирован договорами князя Олега с Царьградом.

Итак, одним из уровней, который заложил и оформил систе¬му реципрокных связей и отношений, создал ценностные сте¬реотипы поведения и восприятия феноменов помощи, явился уровень сакральных отношений. Эта древнейшая форма меж¬группового взаимодействия образовала тот социогеном поддер¬жки и защиты, который будет воспроизводиться в языческую эпоху в формах общинно-родовой и хозяйственной помощи и взаимопомощи, а в последующих исторических эпохах — как система призрения и социальной работы.

Общинно-родовые формы помощи и защиты в рамках рода, семьи, поселения связаны с языческим родовым пространством, в качестве которого выступала, как мы уже знаем, община, вервь. Она стала той основой, которая позволила после приня¬тия христианства на Руси появиться церковной общине — при¬ходу. Общинно-родовая форма помощи для нас интересна в ас¬пекте поддержки наименее защищенных членов общности, ка¬ковыми являлись старики, женщины, дети. По сути, в период язычества была заложена традиция заботы о слабых и немощ¬ных.

«Институт старцев» появляется не сразу. Община посте¬пенно предопределила отношение к людям, не являющимися активными участниками трудовой и коллективной жизни. Воз¬можно, эта та стадия развития общины, когда достаточно точ¬но дифференцировались статусы родства, сложились представ¬ления типа «этот свет» — «тот свет», «молодость — старость» и т. д. Причем по отношению к взрослому миру в одной социо-возрастной группе находились старики и дети. Надо сказать, что первоначально половозрастное деление не связывалось с со-циовозрастным. Отношение к старикам такое же, как и к детям. Архаичеекие народные представления о детях и стариках иден¬тифицировали их как «чистых», не живущих половой жизнью, отсюда общность в одежде у тех и других, и одинаковое отноше¬ние к ним. Так, инфатицид (узаконенное убийство ребенка) — довольно характерное явление на ранних этапах развития об¬щественных отношений (известен как в западной, так и отече¬ственной истории), существовал не только в отношении детей, но и стариков (ранние страницы славянской истории).

«Отправление на тот свет» дряхлых и больных стариков име¬ло различные формы: зимой их вывозили на санях и, привязав к лубку, спускали в глубокий овраг; отвозили в мороз в поле или степь, где и бросали; опускали в пустую яму; сажали на печь в пустой хате; везли куда-нибудь и добивали в огородах довбней; увозили в дремучий лес и там оставляли под деревом; топили.

Однако когда происходит социовозрастное деление в общин¬ной жизни и к представлению «старый — молодой» добавляет¬ся «старший, мудрый, младший», «главный — неглавный», формируются ритуалы поминовения предков («Масленые деды», «Радоничные деды», «Троицкие деды»), то ритуал от¬правления «на тот свет» сменяется культом «мудрой старости», уровень инфатицида «старцев» снижается (детский инфатицид сохраняется вплоть до XVIII в.).

Формы поддержки стариков были различны. Исследование этнологческого материала показало, что там, где по какой-либо причине на помощь не приходила семья, заботу о стариках бра¬ла на себя община. Одним из вариантов поддержки стариков был специальный отвод им земель по решению общества, «ко¬сячка», который давал возможность заготовки сена. В том же случае, когда старики окончательно «впадали в дряхлость», они призревались общиной. Старика определяли на постой к кому-нибудь на несколько суток, где тот получал ночлег и про¬питание, затем он «менял» своих кормильцев. Такой вид помо¬щи стал своеобразной общественной повинностью. Возможно, в древности формы поддержки были иными, но их видоизме¬ненная архаическая форма сохранилась до конца XIX столетия.

До принятия христианства на Руси существовали и другие «закрытые» формы помощи, но все они связаны с «институтом старцев». К примеру, вариантом ухода на «тот свет» был добро¬вольный уход из общины. Пожилые люди, которые не могли участвовать в трудовой деятельности, селились недалеко от об¬щины, на погостах, строили себе кельи и жили за счет подая¬ния. Подобная форма милости существовала, по данным иссле¬дователей,- вплоть до XVI в., о чем мы находим свидетельства в новгородских писцовых книгах, хотя к этому времени «нище-питательство» осуществлялось церковью и приходом.

Как уже отмечалось, старики и дети относились к одной социовозрастной группе. Типология «старых» и «малых» в неко¬торых случаях определялась по признаку «сиротства» (явле¬ние, когда субъект оставался без попечения близких родствен¬ников). В словаре В. Даля сиротство трактуется более широко, чем принято ныне. Сирота — это беспомощный, одинокий, бед¬ный, бесприютный, а также субъект, не имеющий ни отца, ни матери. Понятие «сиротство» не идентифицировали только с институтом детства, оно имело иные, антропоморфные, смыс¬лы и распространялось на другие виды проблем, такие, как хо¬зяйство, деятельность, статус, социальная роль (что достаточ¬но полно отражают народные пословицы и поговорки: «Сиро¬тинушка наш дедушка, ни отца, ни матери!», «Без коня казак кругом сирота!», «За ремеслом ходить землю сиротить» и т. д.). Совпадение характеристик, определяющих положение