Основы кантовской этики

“Формула” нравственного закона

Мы добрались до сердцевины кантовской этики, до его знамени¬того нравственного закона. На первый взгляд кажется, что Кант не говорит ничего нового. Его нравственный закон очень напоминает старинное «золотое правило», которое в той или иной форме встре¬чается и у древневосточных мудрецов, и у античных философов, и в христианской традиции. Его обычно формулируют так: «не делай другим того, чего не хочешь, чтобы причиняли тебе»; можно взять и несколько усиленную формулировку Шопенгауэра: «Никому не вреди, а помогай всем насколько можешь». Но, во-первых. Кант вовсе не претендует на честь создателя некоей новой морали; во - вторых, его нравственный закон, хотя и близок к «золотому прави¬лу», но не совпадает с ним: на новизну сбоем формулировки Кант претендует. В предисловии к «Критике практического разума» мож¬но прочесть: “Один рецензент, который хотел сказать что-то неодобрительное об этом сочинении, угадал более верно, чем сам мог предположить, сказав, что в этом сочинении не устанавливается новый принцип моральности, а только дается новая формула . Но кто решился бы вводить новое основоположение всякой нравственности и как бы впервые изобретать такое основоположение, как будто до него мир не знал, что такое долг, или имел совершенно неправильное представление о долге? Но тот, кто знает, что значит для математика формула, которая совершенно точно и безошибочно определяет то, что надо сделать для решения задачи, не будет считать чем то незначительным и излишним формулу, которая делает это по отношению ко всякому долгу вообще”. Новизна “формулы” Канта состоит в том совершенно необычном для его современников статусе, который она устанавливает для нравственности. Начать с того, что, по Канту , нравственность никак не опирается на чувство. Она полностью разумна. Для него основной закон чистого практического разума и нравственный закон чисто одно и то же. В “Основах метафизики нравственности” Кант пишет : “Эмпирические принципы вообще непригодны к тому, чтобы основывать на них моральные законы. В самом деле, всеобщность, с которой они должны иметь силу для всех разумных существ без различия, безусловная практическая необходимость, которая тем самым приписывается им, отпадают, если основание их берется из особого устроения человеческой природы или из случайных обстоятельств в которые она поставлена”. И далее: “Я причисляю принцип морального чувства к принципу счастья потому, что всякий эмпирический интерес обещает нам содействие нашему благополучию через то удовольствие, которое нам что-то доставляет, происходит ли это без непосредственного намерения извлечь выгоду или на неё рассчитывают. Равным образом и принцип сочувствия к счастью других нужно причислить,как это делает Хатчесон, к тому же принятому им моральному чувствованию”. У Канта моральное чувство отнюдь не служит основанием нравственного закона; оно имеет как бы “вторичный” характер и определяется как чувство уважения к уже установленному и не зависящему от него нравственному закону. В “Критике практического разума” читаем:”Если бы это чувство уважения было патологическим, следовательно, чувством удовольствия, основанным на внутреннем чувстве, то было бы тщетно обнаружить связь его с какой либо априорной идеей. Но оно есть чувство, которое обращено только на практическое, и хотя оно присуще представлению о законе исключительно по его форме, а не в виду какого-то его объекта и, стало быть, его нельзя причислить ни к удовольствию, ни к страданию, оно тем не менее возбуждает интерес к соблюдению закона, который мы называем моральным интересом; точно так же способность проявлять свой интерес к закону (или иметь уважение к самому моральному закону) и есть, собственно говоря, Моральное чувство”.

Итак нравственный закон опирается исключительно на разум. В той же книге Кант пишет: “Чистый разум сам по себе есть практический разум и дает (людям) всеобщий закон, который мы называем нравственным законом”. Этот закон - суждение разума ; в “Основах метафизики нравственности” Кант указывает, что “он - априорное синтетически-практическое положение”. Из “Критики чистого разума” мы знаем о том, какими свойствами обладают и как возможны априорные синтетически-теоретические суждения. В разделе “Как возможен категорический императив?” только что цитированного произведения он пишет : “Это категорическое долженствование представляет собой априорное синтетическое положение, потому что в добавок к моей воле, на которую воздействуют чувственные влечения, присовокупляется идея той же, но принадлежащей к умопостигаемому миру чистой, самой по себе практической воли, которая содержит высшее условие первой воли согласно с разумом; это примерно так, как к созерцаниям чувственно воспринимаемого мира присовокупляются понятия рассудка, сами по себе не означающие ничего, кроме формы закона, и благодаря этому делают возможными априорные синтетические положения, на которых основывается все познание природы”. Об основном законе чистого практического разума Кант в «Критике практического разума» говорит: “Но для того, чтобы рассматривать этот закон без ложных толкований как дан¬ный, надо заметить, что он не эмпирический закон, а единственный факт чистого разума, который провозглашается, таким образом, как первоначально законодательствующий разум”. Таким обра¬зом, этот закон дан нам как факт; при этом он дан как факт особого рода - факт разума. Как же мы можем не считаться с такого рода фактом?

Долг

Если нравственный закон дан нам как факт разума, значит он должен оказывать на нас непосредственное воздействие. Каким об¬разом осуществляется это воздействие? В «Критике практического разума» написано: “Моральный закон... есть императив, который повелевает категорически, так как закон не обусловлен; отношение воли к этому закону есть зависимость, под названием обязательно¬сти, которая означает принуждение к поступкам, хотя принуждение одним лишь разумом и его объективным законом, и которая назы¬вается поэтому долгом...”.

Таким образом, присутствие в нас нравственного закона мы ощущаем в виде веления долга. Согласно Канту, долг нельзя ставить на одну доску с чувственными влечениями; он явление совсем дру¬гого, «высшего» порядка. Он кардинально отличается от них как с точки зрения характера воздействия на нас, так и в отношении своего метафизического статуса. “Максима себялюбия (благоразу¬мие) только советует, закон нравственности повелевает. Но ведь большая разница между тем, что нам только советуется, и тем, что нам вменяется в обязанность”. Кроме того, если при удовлетво¬рении какого-нибудь влечения мы испытываем удовольствие, то выполнение нами долга не сопровождается ни удовольствием, ни страданием. Долг «выше» всего чувственного; он расположен в со¬всем другой плоскости, имеет совсем другой источник. По Канту, если совершив какой-нибудь поступок, пусть даже самый благовид¬ный, человек испытал при этом удовольствие, то это верный при¬знак того, что он совершил его не из уважения к нравственному закону, а потакая какому-нибудь своему (может быть, не осознан¬ному) влечению. Возьмем еще одну цитату из «Критики практиче¬ского разума»: “Долг! Ты возвышенное, великое слово, в тебе нет ничего приятного, что льстило бы людям, ты требуешь подчинения, хотя, чтобы побудить волю, и не угрожаешь тем, что внушило бы естественное отвращение в душе и пугало бы; ты только устанавли¬ваешь закон, который сам собой проникает в душу и даже против воли может снискать уважение к себе (хотя и не всегда исполнение) ; перед тобой замолкают все склонности, хотя бы они тебе втайне и противодействовали, - где же твой достойный тебя источник и где корни твоего благородного происхождения, гордо отвергающего всякое родство со склонностями, и откуда возникают необходимые условия того достоинства, которое только люди могут дать себе?”.

Где? Ответ Канта на этот вопрос нам уже известен: в ноуменаль¬ном мире, к коему причастны и мы как существа разумные. Именно оттуда исходит голос практического разума в виде категорического императива, в виде безусловного повеления долга. Остается лишь осознать всю радикальность этого ответа Канта. Ведь если основной закон чистого практического разума и нравственный закон - одно и то же, то это значит, что вся наша нравственность имеет чисто ноуменальное происхождение; в ней нет ничего феноменального, ничего природного. И наоборот: в нашей природе нет ничего нрав¬ственного! Другими словами, поскольку мы существа ноуменаль¬ные, постольку мы нравственны; поскольку же мы существа природные, постольку мы безнравственны. Следовательно, всегда, когда мы поступаем согласно нашей природе, когда мы подчиняемся природной причинности, мы поступаем аморально. Это весьма сильное заключение, способное вызвать и действительно вызвавшее недоумение и несогласие многих. И однако тезис о несовместимости природы и нравственности является краеугольным камнем кантовской этики. Нравственность Кант связывает со свободой. Именно в нравственном законе он видит основание той «причинности, кото¬рая не есть явление, хотя результат ее находится тем не менее в явлении», причинности, связанной не с природой, а со свободой.

Этические категории

Свобода и воля

Теперь мы лучше можем понять, что такое, по Канту, свобода. В «Критике практического разума» он пишет: “Так как чистая фор¬ма закона может быть представлена только разумом, стало быть, не есть предмет чувств и, следовательно, не относится к числу явле¬ний, то представление о ней как определяющем основании воли отличается от всех определяющих оснований событий в природе по закону причинности, так как в этом случае определяющие основа¬ния сами должны быть явлениями. Но если никакое другое опреде¬ляющее основание воли не может служить для нее законом, кроме всеобщей законодательной формы, то такую волю надо мыслить совершенно независимой от естественного закона явлений в их