Основы кантовской этики

были бы членами единого ряда естественного порядка. Во-вторых, мы должны были бы приписывать этому субъекту еще умопостига¬емый характер, который, правда, составляет причину этих поступ¬ков как явлений, но сам не подчинен никаким условиям чувст¬венности и не относится к числу явлений. Первый можно было бы назвать также характером такой вещи в явлении, а второй - харак¬тером вещи в себе”. Но что собой представляет этот умопостигае¬мый характер субъекта и в каком смысле он составляет причину поступков субъекта как явлений? Решающим фактором здесь вы¬ступает то кантовское «обособление времени и пространства от существования вещей в себе», о котором мы говорили. Кант продол¬жает: “Этот действующий субъект по своему умопостигаемому характеру не был бы подчинен никаким временным условиям, так как время есть условие только явлений, а не вещей в себе”. Из того, что умопостигаемый характер не подчинен никаким условиям вре¬мени, можно сделать вывод о том, что он обладает такими общими свойствами, как изначальная заданность, неизменность и постоян¬ство. Сам по себе умопостигаемый характер нам неизвестен, по¬скольку является «характером вещи в себе». О его конкретных особенностях мы узнаем опосредованно, знакомясь с эмпирическим характером, который представляет собой не что иное, как явление умопостигаемого характера. Поскольку всякая вещь в себе - это умопостигаемая причина своего явления, постольку и умопостига¬емый характер - трансцендентная причина эмпирического и, сле¬довательно, поступков обладающего им субъекта как явлений. Кант пишет: “Этот эмпирический характер в свою очередь определен в умопостигаемом характере (в способе мышления). Однако умопо¬стигаемого характера мы не знаем, а обозначаем его посредством явлений, которые, собственно, дают непосредственное знание толь¬ко о способе чувствования (об эмпирическом характере)”. Таким образом, умопостигаемый характер человека выступает в виде не¬коего скрытого постоянно действующего фактора, определяющего поступки человека независимо от протекающего во времени потока природных причин и следствий. “Итак, разум есть постоянное усло¬вие всех произвольных поступков, в которых проявляется человек. Каждый из этих поступков, еще до того как он совершается, пред¬определен в эмпирическом характере человека. Для умопостигае¬мого характера - эмпирический характер составляет лишь его чувственную схему - нет никакого прежде или после, и всякий поступок независимо от временного отношения, в котором он нахо¬дится с другими явлениями, есть непосредственное действие умопо¬стигаемого характера чистого разума, который, стало быть, действует свободно, не определяясь динамически в цепи естествен¬ных причин ни внешними, ни внутренними, но предшествующими по времени основаниями”. Умопостигаемый характер действует свободно. Значит, этот скрытый постоянный фактор, определяю¬щий наши поступки, и есть носитель нашей свободы? Да, и притом единственный, поскольку только он, пребывая вне времени, не за¬висит от природной необходимости.

Причинность и свобода

Этот вывод подтверждается тем, что, по Канту, именно на умо¬постигаемом характере и только на нем лежит ответственность за свободно совершаемые человеком поступки. В «Критике чистого разума» он рассматривает в качестве примера “произвольный по¬ступок, например злостную ложь, посредством которой какой-то человек внес известное замешательство в общество”, и делает вывод: “Поступок приписывается умопостигаемому характеру че¬ловека; теперь в тот момент, когда он лжет, вина целиком лежит на нем; стало быть, несмотря на все эмпирические условия поступка, разум был совершенно свободен, и поступок должен считаться толь¬ко следствием упущения со стороны разума”. Кант добавляет, что “нельзя спрашивать, почему разум не определил себя иначе, можно только спрашивать, почему разум своей причинностью не опреде¬лил явления иначе. Но на этот вопрос невозможно ответить. В самом деле, другой умопостигаемый характер дал бы другой эмпириче¬ский характер; и когда мы говорим, что виновник, несмотря на весь свой прежний образ жизни, все же мог бы не солгать, то это означает только, что его поступок непосредственно находится под властью разума и разум не подчинен в своей причинности никаким условиям явления и течению времени...”. Таким образом, вся ответствен¬ность за произвольные поступки человека лежит на его умозритель¬ном характере, причем у каждого человека свой умозрительный характер, который порождает соответствующий эмпирический ха¬рактер. Получается, что то, как я поведу себя в той или иной ситу¬ации, полностью зависит, в конечном счете, от того, какой у меня умозрительный характер; сам же умозрительный характер есть не¬что цельное и постоянное. Таким образом, он определяет все мои поступки от дня рождения до дня смерти. Вырисовывается и в самом деле некая причинность свободы отнюдь не в переносном смысле слова. Вырисовывается некий ноуменальный детерминизм, во всем похожий на детерминизм природы и дополняющий его: мой умозри¬тельный, ноуменальный характер жестко и однозначно управляет моими поступками. Но все-таки это детерминизм свободы, это при¬чинность свободы. Где же тут свобода? Вот как в «Критике практи¬ческого разума» Кант развивает эту тему: “Бывают случаи, когда люди с детства, даже при воспитании, которое на других имело благотворное влияние, обнаруживают столь рано злобность, кото¬рая усиливается в зрелые годы до такой степени, что их можно считать прирожденными злодеями и, если дело касается их образа мыслей, совершенно неисправимыми; но и их судят за проступки, и им вменяют в вину преступления; более того, они (дети) сами нахо¬дят эти обвинения вполне справедливыми, как если бы они, несмот¬ря на присущие им неисправимые естественные свойства души, остались столь же отвечающими за свои поступки, как и всякий другой человек. Этого не могло бы быть, если бы мы не предполага¬ли, что все, что возникает на основе произвольного выбора (как, несомненно, каждый преднамеренно совершаемый поступок) , име¬ет в основе свободную причинность, которая с раннего детства вы¬ражает характер человека в его явлениях (поступках); а эти явления ввиду однообразия поведения показывают естественную связь, которая, однако, не делает необходимыми дурные свойства воли, а представляет собой, скорее, следствие добровольно приня¬тых злых и неизменных основоположений, от чего человек стано¬вится еще более достойным осуждения и наказания”. И еще: “В этом отношении разумное существо может с полным основанием сказать о каждом своем нарушающем закон поступке, что оно могло бы и не совершить его, хотя как явление этот поступок в проистек¬шем времени достаточно определен и постольку неминуемо необхо¬дим; в самом деле, этот поступок со всем проистекшим, что его определяет, принадлежит к единственному феномену его характе¬ра, который он сам создает себе и на основании которого он сам приписывает себе как причине, независимой от всякой чувственно¬сти, причинность этих явлений”.

Что тут можно сказать? Приведенные тексты, как и все кантовское учение об умозрительном и эмпирическом характерах челове¬ка в целом, подталкивают к выводу, что человеческая свобода непосредственно действует не ежемгновенно, а один-единственный раз: при выборе или «создании» ноуменального характера. Свобода действует в течение всей жизни человека при совершении им вся¬кого добровольного деяния, но уже не непосредственно: в качестве посредника выступает ноуменальный характер. Когда же происхо¬дит этот таинственный выбор ноуменального характера? Ведь по¬следний имеется уже у детей. Ясно, что некорректно спрашивать, когда он происходит: ведь он относится к ноуменальному измерению, где время отсутствует. Если воспользоваться теологической терминологией, то, вероятно, он совпадает с актом творения чело¬века Богом. Как мы видели выше, согласно Канту, Бог творит чело¬века свободным: философ решительно отвергает возможность того, что люди суть автоматы Вокансона в руках Бога. Так что выбор осуществляется, причем реально и свободно; сам человек и только он один несет полную ответственность за него. Но какой-то стран¬ный это выбор и поистине таинственный. Во-первых, я делаю его на некоем бессознательном или «досознательном» уровне. Ведь Кант неоднократно разъясняет, что я не могу знать непосредственно, что такое мой умозрительный характер. Я могу судить о нем только по его явлению, т. е. по моему эмпирическому характеру; однако и последний не известен мне наперед, так как дан мне не априорно, а лишь апостериорно. Как в этом выборе участвует разум? Ведь выбор должен быть разумным, в противном случае, как я могу быть ответ¬ственным за такой выбор? Он же должен быть сделан в здравом уме и твердой памяти. Во-вторых, дело усугубляется тем, что этот выбор осуществляется раз навсегда и не может быть изменен. Я не могу изменить свой умозрительный характер просто потому, что для него «нет никакого прежде или после», поскольку время «обособлено» от вещи в себе. Но, следовательно, я не могу изменить и свой эмпири¬ческий характер, так как он не имеет никакого самостоятельного существования и «составляет лишь чувственную схему» умозри¬тельного характера. Получается, что все мое поведение заранее задано моим единственным изначальным выбором. Можно ли в таких условиях сказать, что я свободен поступать так или иначе в каждой конкретной ситуации? Ясно, что нет. Никаких альтернатив в моем поведении не имеется: в каждой данной ситуации я с необ¬ходимостью поступаю так, как того требуют мои умозрительный и эмпирический характеры. По форме все это очень напоминает жесткую кальвинистскую концепцию предопределения, согласно ко¬торой одним людям изначально уготовано Богом спасение, а другие тоже изначально обречены Им на гибель. Как бы люди себя ни вели, как бы они ни умоляли Бога, все равно спасенные останутся спасен¬ными, а обреченные на гибель погибнут. Согласно кальвинистам, Бог управляет миром и людьми так, что обратная связь, идущая от мира и людей к Богу, отсутствует. В кантовской философии