бежит.
С камергерским своим бантом
Всех нас со смеху морит.
Этот князь Голицын в конце XVIII и в начале XIX веков славил-ся своими забавными и удачными карикатурами на тогдашнее об-щество; в молодую свою пору он был соперником Карамзина по части сердечных похождений.
Карамзин.
По рассказам одного из современников, нашего историографа, последний, проживая в то время в Москве, вёл образ жизни, общий всем молодым людям: вставал рано, в 6 часов утра, одевался если не во фрак, то в бекешу, в сюртуке его редко видали, и шёл в конюш-ню, смотрел свою верховую лошадь, заходил в кухню поговорить с поваром, затем возвращался в кабинет и занимался там до 12 часов, завтракал и потом ехал верхом, обыкновенно по бульварам; здесь встречали его друзья, и они ехали вместе.
Ни в какое время года -ни осенью, ни зимою, ни в дождь, ни в ветер -прогулка эта не прерывалась. Зимою костюм Карамзина был следующий: бекеша подпоясывалась красным шёлковым кушаком, на голову надевалась шапка с ушами, на руки -рукавицы, на ноги -кеньги; так что ноги с трудом входили в стремена. Прогулка длилась час. в гости он ездил редко, и то к людям самым близким. Говорил Карамзин тихо, складно, в спорах не горячился. Взгляд его на вещи был добрый и снисходительный, хотя вместе с тем в нём было глу-бокое чувство правды и независимости; росту Карамзин был средне-го; видом он был худощав, но не бледен; на впалых щеках его играл румянец здоровья, свежие губы и приятная улыбка выражали при-ветливость его играл румянец здоровья, свежие губы и приятная улыбка выражали приветливость, а в светло-карих его глазах виден был ум и проницательность. В сорок лет волосы у него уже редели, но не серебрились ещё, и он их тщательно зачёсывал. Одевался он просто и всегда опрятно. Обыкновенно на нём был белый галстук, белые гофрированные манжеты, жилет с полустоячим воротником, казимировый; оранжевого цвета, с узорами панталоны и сапоги с кисточками. У него не было камердинера, а горничная Наташа; гар-дероб его висел в кабинете в переднем углу; в стену были вбиты гвозди, и на них висели шуба, шинель или, по-тогдашнему, капот, бекеша, кушак и шапка. Карамзин был необыкновенно любезен со всеми, поклоны отдавал первый, тихо снимал шляпу и т. д.
Болховская.
Французские новые моды перешли к нам в конце позапрошлого столетия. Первые поклонницы мод произвели на улицах целую сен-сацию.
Одна из таких модниц -это жена известного тамбовского поме-щика и коннозаводчика Болховская; вот что писал о неё бульварный
песнопевец:
Вот летит и Болховская,
Искрививши правый бок,
Криворукая, косая,
Точно рвотный порошок.
Да и младшая сестрица
Не уступит ей ни в чём,
Одинаких перьев птица,
Побожиться можно в том...
Левашевы.
Белокаменная в то время была особенно обильна девицами. Князь Вяземский говорит, что в Москве на одной улице проживали княжны-девицы, которые всякий день сидели каждая у особенного окна и смотрели на проезжающих и проходящих, выглядывая себе суженого; Копьёв сказал о них: «на каждом окошке по лепешке», -и с тех пор другого имени им не было как княжны-лепёшки. В допо-жарной Москве жили ещё старые девицы, три сестры Левашевы. Их прозвали «тремя парками». Эти три сестрицы были непременными посетителями всех балов, всех съездов и собраний. Как все они не были стары, но все же третья была меньшая из них; на ней сосредо-тачивалась любовь и заботливость старших сестёр, они не спускали с неё глаз, берегли её каким-то материнским чувством и не позволя-ли ей выезжать одной из дома. Приезжали на бал они первые и уез-жали последние. Кто-то раз заметил старшей:
-Как это вы, в ваши лета можете выдерживать такую трудную жизнь? Неужели вам весело на бале?
-Чего тут весёло, батюшка, -отвечала она. -Но надобно иногда и потешить нашу шалунью. «Шалунье» было уже 62 года.
Шепелевы.
Из больших московских модниц в то время была жена Д. Д. Шепелева, известного впоследствии героя Отечественной войны 812 года; про эту модницу пел бульварный борзописец следующее:
Дальше взоры поражает
Блеск каменьев дорогих...
Шепелева то блистает
В пышных утварях своих.
Муж гусар её в мундире
Себе в голову забрал,
Что красавца, как он, в мире
Ещё редко кто видал...
Усы мерой в пол-аршина
Отрастил всем напоказ,
Пресмешная образина
Шепелев в глазах у нас...
Этот Шепелев отличался большою напыщенностью и говорил со всеми высокопарным слогом. Шепелевы были очень богаты; бо-гатство они получили от жён: один Шепелев был женат на дочери железного заводчика Баташева, а другой на племяннице князя По-тёмкина Надежде Васильевне Энгельгардт.
Баташева.
Описана бульварным стихотворцем урождённая Баташева, по-следняя отличалась еще наивностью в разговорах. Так, возвратив-шись из-за границы, она рассказывала, что в Париже выдумали и ввели в большую моду какие-то прозрачные рубашки, о которых она отзывалась с восторгом:
-Вообразите, что это за прелестные сорочки: как наденешь на себя, да смотришься, ну так-таки всё насквозь и виднёхонько!
Далее пиит на бульваре видел молодого человека, вышедшего из купечества в гусарские офицеры, собою очень красивого, любезно-го, вежливого, принятого в лучшие дома и известного в Белокамен-ной по долголетнеё связи с одною из милейших московских барынь. Пиит рисовал её следующими строфами:
Гусятников и Орлов.
А Гусятников, купчишка,
В униформе золотой,
Крадётся он исподтишка
В круг блестящий и большой.
Жихарев про этого Н. М. Гусятникова рассказывает, что он был большой англоман и только и говорил, что про графа Фёд. Гр. Ор-лова, который, по его словам, был человек большого природного ума, сильного характера, прост в обхождении и черезвычаенно ори-гинален иногда в своих мыслях, суждениях и образе их изъяснения. Например он никогда не предпринимал ничего, не посоветовавшись с кем-нибудь одним, но терпеть не мог советоваться со многими, го-воря: «ум -хорошо, два -лучше, но три с ума сведут». Он уважал нау-ки и искусства, но называл их прилагательными; существительною же наукою он называл одну «филологию», т. е. умение пользоваться людьми и современностью, равно как и важнейшим из искусств -искусство терпеливо сидеть в засаде и ловить случай за шиворот.
Малиновский и Ватковский.
После Гусятникова следует описание двух известных в то время в Москве господ -Малиновского и Ватковского.
Вот попович Малиновскиий
Выступает также тут.
За ним полненький Ватковский,
В коем весу тридцать пуд.
Он жену ведёт под ручку
Наравне с ним толщиной
Как на смех, все жирны в кучку
Собралися меж собой
Малиновский Алекс. Фёд., 1763-1840 гг. сын протоирея Мос-ковского университета, Был начальник Московского архива ино-странной коллегии, известный литератор своего времени, написав-ший оперу, пользовавшуюся большим успехом, под названием «Старинные святки». Он также издавал театральные пьесы Коцебу, которые заставлял переводить молодых людей служащих у него в архиве. Эти пьесы тогда носили название «коцебятеы». Малинов-ский не знал ни слова по-немецки, он только исправлял слог и отда-вал за деньги Медоксу, содержателю вокзала; лучшие из этих пьес были «Сын любви» и «Ненависть к людям и раскаяние». Его опера «Старинные святки» так понравилась публике, что её играли лет тридцать сряду.
Малиновский был очень дружен с Петровым, известным поэтом времён Екатерины; про петрова он рассказывал, что тот писал неко-торые оды, ходя по Кремлю, а за ним носил кто-то бумагу и чер-нильницу. при виде Кремля он приходил в восторг, останавливался и писал. Петров имел важную наружность. Он познакомился с По-тёмкиным когда они оба были студентами, и их дружба продолжа-лась до конца жизни. Стансы, посвящённые им Потёмкину, испол-нены искреннего чувства; он хвалит в Потёмкине не одного полко-водца, но более вельможу доступного, человека просвещённого, любителя литературы и поэзии.
Ватковский, о котором говорит пиит состоял камергером при большом дворе, а младший брат его Иван Фёдорович служил в Се-мёновском полку и был замешен в известную шварцовскую исто-рию. Ватковские были сыновьями известного Фёдора Ивановича, который, командуя Семёновским полком, содействовал Екатерине вступлению на престол. Ватковский, о котором говорится в стихах, отличался необыкновенной тучностью -он под конец своей жизни так и не выходи из вольтеровских кресел. Ватковский известен так-же был в обществе, как занимательный рассказчик.
Майков.
Вот и Майков, муз любитель,
Декламируя идёт.
Как театра управитель,
Он актёров всех ведёт
Мочалов, Зубов, Колпаков
Его с почтеньем провожают,
Лисицын, Злов и Кандаков
Ему дорогу очищают.
За ним все авторы стремятся,
В руках трагедии у них.
Они все давятся, теснятся,
Приносят дар умов своих
Возьми, возьми -провозглашают,
О, Майков, ты труды сии!
С словами этими швыряют
В него трагедии свои.
Бригадир Аполлон Алекс. Майков, писатель, состоял старшим членом при А. Л. Нарышкине с правом исправлять должность
|
|