Мой любимый уголок Москвы - Усадьба Кусково

природы создает этот зал. Большие окна и двери его первого яруса затенены причудливым орнаментом листвы и ветвей железной кованой решетки. Свет, падающий сверху сквозь люкарны купола и окна фонаря, рассеянный, под стать серебристо-дымчатым стенам, расписанным под мраморный камень. Во время летнего зноя нет места, более влекущего своей прохладой. В августе 1774 года именно здесь был накрыт обеденный стол для Екатерины II и ее свиты. Взлету купольного зала противопоставлены боковые кабинеты, соединенные с ним сводчатыми переходами.

Итальянский прудик рассчитан на то, чтобы его обходили, так как здание Грота соотнесено с зеркалом воды. С берегов пруда оно воспринимается вместе со своим отражением как единое целое, обретая стройность и законченность. Пересеченность его объема квадратами и рустами сближает Грот с собственным отражением в ряби воды. Отражение Итальянского домика также занимает существенное место в композиции водного зеркала. На берегу, противоположном Гроту, на одной оси с ним подковой располагались пять небольших павильонов, что вызвало необходимость изгиба в канале, ограждающем регулярный парк. В домиках содержались лебеди и другие плавающие птицы. Их силуэты и отражения увеличивали привлекательность пруда.

От горбатого мостика, расположенного у западного берега Большого пруда, перед зрителем раскрывается панорама центральной части Кускова. При всей кажущейся громадности пруда границы его хорошо читаются. Остров на переднем плане устраняет впечатление пустынности, которое могла бы производить сплошная водная гладь. Мы огибаем пруд слева и оказываемся у мостика между четырьмя земляными бастионами. Для людей XVIII века такие бастионы играли двоякую роль. Они являлись привычной ассоциацией въезда на территорию города, крепости или замка, а своей миниатюрностью, явной декоративностью удовлетворяли той страсти к игровому моменту, которой отличалась это время. К тому же мостик был некогда подъемным, на цепях, а восемь конных “гусар”, встречавших гостей, служили как бы живым дополнением к затейной декорации. Взойдя на мостик, человек оказывался между островом на Большом пруду и Голландским прудиком. Остров имел вид крепости с бастионами, а удлиненной формы прудик был обнесен балюстрадой вдоль ровных набережных и обстроен продолговатыми деревянными беседками, имевшими вид каменных. Перспектива прудика замыкалась, как и теперь, краснокирпичным Голландским домиком.

3. Голландский домик.

Голландский домик - это павильон, который должен был воплощать представление людей XVIII века о Голландии, о стране, где, как им казалось, жили бюргеры средней зажиточности. XVIII век - время, когда география была одной из любимых наук. Процесс открывания новых стран продолжался. Все удивительное связывалось с чужестранным. Побывать в Голландском доме, посмотреть, как живут голландцы, каждому было интересно. Таким и сделан Кусковский Голландский домик. Если Итальянский домик воплощал в миниатюре идеалы пышной и церемонной жизни высшего света, то Голландский служил воплощением идеала семьи и домашнего уюта. В отличие от Итальянского домика, где глазу не во что «упереться», хотя здание и имеет большую поверхность стен, в Голландском домике стены и потолок с дубовыми балками «замыкают» помещения. Небольшой, с крутой кровлей, он обращен фасадом на берег маленького прямоугольного водоема, затесненного приступившими к нему постройками. Городскую тесноту Голландии в Кускове воспроизводили деревянные большие беседки по берегам прудика и высокие трельяжные стенки, продолжавшие линию “уличного фасада” домика. По бокам здания размещались голландский огород и голландский сад. Внутри все также должно было показывать жизнь голландцев. В первом этаже помещалась кухня, во втором - зал-гостинная. Первоначально других помещений и не было; две маленькие комнаты пристроили несколько лет спустя. Специфически голландская черта - отделка стен керамическими плитками - была всем известна. Не знали только того, что в Голландии они применялись очень скупо. Стены всех комнат и кухня в Голландском домике покрыты плитками сплошь. На мелких плитках в кухне - белых с синим рисунком - изображены сценки из голландского быта. Светлые стены из таких изразцов, преисполненных занятности и юмора, определяют характер интерьера. Респектабельности зала отвечают совсем другие изразцы. Крупные, орнаментальные, глубоко вишневого цвета, они напоминают дорогие ковры. Как мы знаем из описи 1780-х годов в домике хранилось все, что считалось голландским или казалось таковым. Но это не было нагромождением предметов. Здесь хранится довольно много марин XVIII века, писанных голландскими и английскими художниками, приобретенных специально для Голландского домика.

Интерьеры Голландского домика занимают существенное место в ансамбле интерьеров Кускова, развивая тему уюта и непритязательной простоты.

4. Эрмитаж.

По выходе из Голландского домика мы оказываемся в створе диагональной аллеи, ведущей к Эрмитажу. Здание построено в 1765-1767 годах. Пожалуй, ни один павильон не служит с такой беспредельной полнотой парку, как этот. Эрмитаж замыкает перспективу восьми аллей. Со стороны продольных аллей Эрмитаж имеет вертикальные пропорции. Со стороны поперечных аллей он кажется вытянутым в ширину. Если мастера архитектуры барокко предпочитали сложные очертания, массивные опоры и сплющенные арки, если они, нагнетая беспокойство и напряжение, заставляли забывать естественные свойства камня, то теоретики классицизма требовали покоя и умиротворенности, которую дает выявление свойств, присущих тому или иному материалу. Скульптура павильона перестает соперничать с зодчеством и занимает строго очерченное место в циркульных нишах второго этажа. В то же время барокко еще звучит в Эрмитаже и в мощных консолях, держащих балкон, и в отделке его интерьеров. В Эрмитаже не было лестницы: на второй этаж, в зал, попадали с помощью подъемной банкетки, устроенной в одном из «фонариков». В центре зала стоял круглый стол. В середине стола и под тарелками шестнадцати гостей находились подъемные устройства. Блюда не разносились лакеями, а, сервированные в первом этаже, подавались наверх по сигналу. Самих гостей также поднимали на специальном кресле расположенном в северо-западной башенке-ротонде. Сейчас там устроена лестница. Отсутствие слуг позволяло вельможам и политическим деятелям, уединившимся в Эрмитаже, разыгрывать роль робинзонов. Собеседникам представлялось, будто они находятся на «необитаемом острове», что они опростились, превратились в «детей природы». Это был еще один «спектакль для себя», в котором участники говорили друг другу «ты» и делали вид, будто забыли о чинах и титулах. В 1765—1767 годах постройка и оборудование Эрмитажа были главной заботой графа. Много хлопот доставили подъемные механизмы. Работы прервала болезнь и смерть Варвары Алексеевны Шереметевой. Не успели снять траурно графине, как оспа унесла и любимую дочь Петра Борисовича Анну. Опечаленный утратой жены и дочери, Шереметев решил не возвращаться более в опустевший петербургский дом. В 1766 году он с дочерью Варварой семнадцати лет и шестнадцатилетним сыном Николаем окончательно поселился в Москве.

Слитность Эрмитажа с окружающим его парком усилена балконами второго этажа. Первый этаж предназначался для прислуги. Поднявшись по лестницей мы оказываемся на втором этаже, предназначавшемся для избранных гостей. Интерьеры бельэтажа воспринимается как единое, нерасчлененное пространство, хотя и состоит из пяти помещений.

5. Оранжерея.

Весной 1731 года Шереметев приказал разобрать старую деревянную Оранжерею в глубине партера—ее место должна была занять новая, каменная. Оранжерея стала лебединой песней Федора Аргунова, вложившего в проект все знания и весь талант выдающегося зодчего русского барокко. Посредине новой Оранжереи Федор Аргунов поместил воксал—восьмигранный, в два яруса павильон, увенчанный, будто короной, балюстрадой : декоративными вазами. К началу 60-х годов моды изменились. Теперь фижмы дам занимали так много места, что, например, в Голландский домик в платье с фижмами можно было протиснуться только боком. Поэтому в центральный павильон Оранжереи вели огромные застекленные двери. Обширные арочные окна над дверьми служили «вторым светом». Вопреки названию они были нужны не столько для освещения, сколько для того, чтобы подчеркивать высоту, торжественность и великолепие парадных помещений. Между ярусом дверей и ярусом окон Аргунов подвесил на мощных консолях круговой балкон для Шереметьевских оркестрантов. Отсюда звучала не только танцевальная, но и симфоническая музыка Шереметьевского оркестра и хоровое пение. К воксалу, словно крылья, примыкают наклонные стеклянные стены. Прямоугольная сеть их переплетов контрастирует с криволинейными формами центрального павильона и небольших одноярусных павильонов по торцам. Контраст массивного и воздушного, прямого и искривленного, столь характерный для архитектуры барокко, придал зданию еще большее сходство с театральной декорацией, нежели его имела прежняя деревянная Оранжерея. Помещения по сторонам центрального павильона, давшие Оранжерее её название, были вовсе не теплицами, а кулуарами при танцевальном зале. Пока молодежь танцевала, в застекленных крыльях Оранжереи Кускова, на дорожках между кадками с тропическими растениями, среди лавровых, апельсиновых, лимонных деревьев прогуливались беседующие. Оранжерея была не только воксалом, но и особым, характерным для эпохи воплощением «дворянского рая»—зимним садом. Зимние сады были обязательной частью усадьбы XVIII века, и тот, кому содержать теплолюбивые растения в условиях русского климата было не по средствам, рисовал в своем доме цветущие магнолии и апельсиновые рощи на стенах комнаты, примыкающей к залу. Когда в апреле 1755 года в своей знаменитой речи, произнесенной в Петербурге по случаю открытия Московского университета, Ломоносов указал