Социо-культурный аспект языка

своеобразия подлинника, пред¬полагающее функционально точное воспроизведение це¬лого сочетания элементов, задача чрезвычайно сложная в плане как практического ее решения, так и теоретиче¬ского анализа.

Следует подчеркнуть, что литература каждой страны дает ряд произведений на темы и сюжеты, взятые из жизни других народов и тем не менее отмеченные печатью соб¬ственной народности. Это явление давно привлекало внима¬ние писателей и критиков. Пушкин, говоря о «народности в литературе», включал в это понятие признак националь¬ной окраски. Он говорит: «... мудрено отъять у Шекспира в его Отелло, Гамлете, Мера за меру и проч. достоинства большой народности. Vega и Кальдерон поминутно перено¬сят во все части света, заемлют предметы своих трагедий из итальянских новелл, из французских ле. Ариосто воспевает Карломана, французских рыцарей и китайскую царевну. Трагедии Расина взяты им из древней истории. Мудрено однако же у всех сих писателей оспоривать достоин¬ства великой народности,... Народность в писателе есть достоинство, которое вполне может быть оценено одними соотечественниками... Ученый немец негодует на учтивость героев Расина, француз смеется, видя п Кальдероне Кориолана, вызывающего на дуэль своего противника, Все это носит однако ж печать народности.... Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, при¬надлежащих исключительно какому-нибудь народу».

Внимание критики привлекал в прошлом и тот факт, что среди писателей одного народа есть такие, у которых черты национального своеобразия выражены особенно ярко на основе тематики, взятой из жизни их народа, их страны. В этом смысле Белинский, например, из числа рус¬ских писателей особенно выделял Гоголя. Показательно, что яркую национальную окрашенность творчества Гоголи он подчеркивает в связи с появлением французского пе¬ревода его сочинений, сделанного Луи Виардо (1845 г.).

«Перевод, — говорит Белинский, — удивительно бли¬зок и, в то же время, свободен, легок, изящен; колорит но возможности сохранен, и оригинальная манера Гоголя, столь знакомая всякому Русскому, по крайней мере не изглажена...

...Как живописец преимущественно житейского быта, прозаической действительности, он не может не иметь для иностранцев полного интереса национальной оригиналь¬ности уже по самому содержанию своих произведений. В нем все особенное, чисто русское; ни одною чертою не напомнит он иностранцу ни об одном европейском поэте» [4, с. 292].

Черты национального своеобразия и для Пушкина и для Белинского представляют собой нечто вполне конкретное и уловимое. Пушкин рассматривает это проявление «народности» главным образом со стороны сюжетов, общей обрисовки характеров, ситуаций. Белинский тоже ставит «ко¬лорит» произведений Гоголя, их «национальную оригиналь¬ность» в связь с их содержанием, с ролью писателя, как «живописца преимущественно житейского быта». Именно поэтому в данном случае, по мнению Белинского, свое¬образие Гоголя оказывается передаваемым на другом языке. В той же статье он касается и басен Крылова, их неповтори¬мое народное своеобразие он видит и языке, который и считает причиной их непереводимости (кажется, един¬ственный раз, когда Белинский прибегает к понятию не¬переводимости): «...чтоб иностранец мог вполне оценить талант нашего великого баснописца, ему надо выучиться русскому языку и пожить в России, чтоб освоиться с ее житейским бытом».

Это замечание Белинского характерно в том смысле, что методологическая сложность вопроса о национальной окраске творчества писателя и возможностях ее передачи обусловлена языком.

Поэтому и разрешение проблемы национальной ок¬раски (как в теоретическом разрезе, так и на практике — применительно к переводу) возможно только па остове диалектико-материалистического понятия единства, образу¬емого содержанием и формой литературного произведения в его национальной обусловленности, в его связи с жизнью народа, которую оно отражает и образах, и с языком паро¬да, воплощающим эти образы, придающим им специфиче¬ские оттенки. При этом нельзя утверждать, чтобы вещест¬венная сторона образов относилась только к содержанию произведения, а не к его форме, и чтобы область формы ограничивалась только средствами организации, построе¬ния образов, использованном грамматических и лексико-фразеологических связей между словами.

В смысле национальной окраски художественный образ в литературе обусловлен двусторонне: он обусловлен, с одной стороны, содержанием, выражаемым им, и, с другой стороны, и качестве образа языкового, он обусловлен теми языковыми категориями, которые являются его основой.

Национальная окраска — вполне конкретная особен¬ность литературного произведения, которая может быть выражена и более и менее ярко. Выражается она чаще все¬го или в образах, наиболее непосредственно отражающих материальную обстановку и социальные условия жизни на¬рода (в частности, в характере и поступках действующих лиц) или в насыщенности идиоматикой (в широком смысле слова).

В первом случае, т. е. когда дело касается веществен¬ного содержания образов, и, в частности, сюжетно-тематической стороны литературного произведения, особой пе¬реводческой проблемы не возникает. Таков случай ярко¬го проявления специфической национальной окраски, отмеченный Белинским в романе Гёте «Избирательное срод¬ство» и обозначенный им как «чисто немецкая черта».

«В самом деле, — писал он, — тут многому можно уди¬виться! Девушка переписывает отчеты по управлению име¬нием; герой романа замечает, что » ее копни, чем дальше, тем больше почерк се становится похож на его почерк. "Ты любишь меня!" восклицает он, бросаясь ей на шею. Повто¬ряем: такая черта не одной пашей, но и всякой другой публике не может не показаться странною. Но для немцев она нисколько не странна, потому что это черта немецкой жизни, верно схваченная. Таких черт в этом романс най¬дется довольно...».

Во втором случае, т. е. когда национальная окраска выражается и в идиоматичности текста, сочетающейся с национальной спецификой образов и ситуаций, перевод¬ческая трудность может быть очень значительна. Чем бли¬же произведение по своей тематике к народной жизни, к «житейскому быту» (пользуясь выражением Белинского), а по стилистике своей — к фольклору, тем ярче проявляет¬ся, обычно, национальная окраска. При этом переводче¬ская задача усложняется еще и потому, что национальная окраска оригинала воспринимается как нечто привычное, родное, естественное всеми теми, для которых его язык яв¬ляется родным. Отсюда, казалось бы, неразрешимая ди¬лемма — или показать специфику и впасть в экзотику или сохранить привычность и утратить специфику, заменить ее спецификой одного из стилей того языка, на который делается перевод.

Попытаемся, однако, показать, что задача разрешима.

Принципиально это тем более важно, что вопрос о пе¬редаче национального своеобразия подлинника, его осо¬бой окраски, связанной с национальной средой, где он создан, относится к числу тех основных проблем теории перевода, от которых зависит и ответ на вопрос о переводимости. Но при этом необходимо помнить, что нацио¬нальная окраска менее всего может быть сведена к какой-либо отдельной формальной особенности произведения и не может рассматриваться в одном ряду с вопросом, на¬пример, о том или ином элементе словарного состава языка (как диалектизмы, варваризмы и проч.) или отдельной грамматической форме. Национальная окраска всегда за¬трагивает целую совокупность черт в литературном произ¬ведении, целое сочетание особенностей, хотя некоторые из них и могут быть более ярко отмечены се печатью, чем другие. И, конечно, не может быть назван какой-либо об¬щий переводческий «прием», который специально служит для ее воспроизведения: здесь это еще менее возможно, чем по отношению к другим особенностям подлинника.

«Передача национальной окраски находится в самой тесной зависимости от полноценности перевода в целом: а) с одной стороны от степени точности в передаче художе¬ственных образов, связанной и с вещественным смыслом слов и с их грамматическим оформленном, и б) с другой стороны, от характера средств общенародного языка, применяемых в переводе (вплоть до идиоматики) и не имеющих специфи¬чески местной окраски (в частности, не содержащих упо¬минания о национальных реалиях). В подтверждение раз¬решимости такой задачи можно назвать принадлежащий М. Л. Лозинскому перевод «Кола Брюньон» Р. Роллана, — произведения глубоко народного по своей основе и про¬грессивного по всей своей направленности» [4, с. 295].

Переводческий метод, примененный М. Лозинским в ра¬боте над «Кола Брюньоном», позволяет избежать экзотики при передаче национальной специфики образов оригина¬ла, приближая их к читателю книги благодаря подлинно¬сти и привычности выбираемых и создаваемых им словосо¬четаний русского текста. Характерно, что переводчик исключительно скупо прибегает к лексическим заимствова¬ниям: он делает это лишь тогда, когда дело касается об¬щеизвестных реалий материального быта («аркебуза», «ла¬фет»), культур но-исторических реалий, называемых самим повествователем (вроде римских «авгуров»), и в тех редких случаях, когда автор, употребив диалектальное слово, сам комментирует его, как не общефранцузкое обозначе¬ние известной реалии. Редкость заимствованных слов при передаче националь¬но-специфических черт подлинника — момент хотя и нега¬тивный, но показательный для самого метода. И наоборот: прием лексического заимствования, в частности, трансли¬терация при обозначении тех или иных вещей, даже при передаче междометных восклицаний и т. п., выделяясь в тексте перевода на фоне слов родного языка или вступая в случайные, даже ложные ассоциации, отделяет от чита¬теля обстановку действия, придает ему оттенок экзотич¬ности.

Пример передачи национальной окраски, националь¬ного своеобразия подлинника, показанный М. Л. Лозин¬ским в переводе «Кола Брюньон»