Бихевиоризм

концепция Уотсо-на, а именно : психология не имеет права заниматься чувствами или влечениями или какими-либо другими субъективными состояниями ; он отклоняет любую попытку говорить о «природе» человека, либо конструировать модель личности, либо под-вергать анализу различные страсти, мотивирующие человеческое поведение. Всякий анализ поведения с точки зрения намерений, целей и задач Скиннер квалифицирует как донаучный и как совершенно бесполезную трату времени. Психология должна заниматься изучением того, какие механизмы стимулируют человеческое поведение и как они могут быть использованы с целью достижения максимального результата. «Психология» Скиннера – это наука манипулирования поведением; ее цель – обна-ружение механизмов «стимулирования», которые помогают обеспечивать необхо-димое «заказчику» поведение.

Вместо условных рефлексов павловской модели Скиннер говорит о модели «стимул – реакция». Иными словами, это означает, что безусловно-рефлекторное поведение приветствуется и вознаграждается, поскольку оно желательно для экспе-риментатора. (Скиннер считает, что похвала, вознаграждение являются более силь-ным и действенным стимулом, чем наказание.) В результате такое поведение закре-пляется и становится привычным для объекта манипулирования. Например, Джонни не любит шпинат, но он все же ест его, а мать его за это вознаграждает (хвалит его, одаривает взглядом, дружеской улыбкой, куском любимого пирога и т.д.), т. е., по Скиннеру, применяет позитивные «стимулы». Если стимулы работают последова-тельно и планомерно, то дело доходит до того, что Джонни начинает с удовольстви-ем есть шпинат. Скиннер и его единомышленники разработали и проверили целый набор операциональных приемов в сотнях экспериментов. Скиннер доказал, что пу-тем правильного применения позитивных «стимулов» можно в невероятной степени менять поведение как животного, так и человека – и это даже вопреки тому, что не-которые слишком смело называют «врожденными склонностями».

Доказав это экспериментально, Скиннер, без сомнения, заслужил признание и известность. Одновременно он подтвердил мнение тех американских антропологов, которые на первое место в формировании человека выдвигали социокультурные факторы. При этом важно добавить, что Скиннер не отбрасывает полностью генети-ческие предпосылки. И все же, чтобы точно охарактеризовать его позицию, следует подчеркнуть: Скиннер считает, что, невзирая на генетические предпосылки, поведе-ние полностью определяется наборов «стимулов». Стимул может создаваться двумя путями: либо в ходе нормального культурного процесса, либо по заранее намечен-ному плану [1].

Цели и ценности

Эксперименты Скиннера не занимаются выяснением целей воспитания. Под-опытному животному или человеку в эксперименте создаются такие условия, что они ведут себя вполне определенным образом. А зачем их ставят в такие условия - -это зависит от руководителя проекта, который выдвигает цели исследования. Прак-тика-экспериментатора в лаборатории в общем и целом мало занимает вопрос, зачем он тренирует, воспитывает, дрессирует подопытное животное (или человека), его скорее интересует сам процесс доказательства своего умения и выбора методов, адекватных поставленной цели. Когда же мы от лабораторных условий переходим к условиям реальной жизни индивида и общества, то возникают серьезные трудности, связанные как раз с вопросами: зачем человека подвергают манипуляции и кто явля-ется заказчиком (кто ставит, преследует подобные цели)?

Создается впечатление, что Скиннер, говоря о культуре, все еще имеет в виду свою лабораторию, в которой психолог действует без учета ценностных суждений и не испытывает трудностей, ибо цель эксперимента для него не имеет значения.

Это можно объяснить по меньшей мере тем, что Скиннер просто не в ладах с проблемой целей, смыслов и ценностей. Подобное рассуждение движется в пороч-ном кругу: мы удивляемся оригинальности, ибо единственное, что мы в состоянии зафиксировать, - так это то, что мы удивляемся.

Однако зачем мы вообще обращаем внимание на то, что не является достойной целью? Скиннер не ставит этого вопроса, хотя минимальный социологический ана-лиз способен дать на него ответ. Известно, что в различных социальных и профессиональных группах наблюдается различный уровень оригинальности мыш-ления и творчества. Так, например, в нашем технологически-бюрократическом об-ществе это качество является чрезвычайно важным для ученых, а также руководите-лей промышленных предприятий. Зато для рабочих высокий творческий потенциал является совершенно излишней роскошью и даже создает угрозу для идеального функционирования системы в целом.

С точки зрения психологии многое свидетельствует о том, что творческое нача-ло, а также стремление к оригинальности имеют глубокие корни в природе челове-ка, и нейрофизиологи подтверждают гипотезу, что это стремление «вмонтировано» в структуру мозга. Скиннер попадает в сложное положение со своей концепцией по-тому, что не придает никакого значения поискам и находкам психоаналитической социологии, считая, что если бихевиоризм не знает ответа на какой-либо вопрос, то ответа не существует.

Главный тезис Скиннера сводится к следующему. Не вызывает сомнения тот факт, что ценностные суждения отсутствуют как при решении построить атомную бомбу, так и при техническом решении этой проблемы. Разница состоит лишь в том, что мотивы построения бомбы не совсем «ясны».

Ценностные суждения Скиннера проявляются и в других его высказываниях. Например, он утверждает: «Если мы достойны нашего демократического наследия, то, естественно, мы будем готовы оказать противодействие использованию науки в любых деспотических или просто эгоистических целях. И если мы еще ценим демо-кратические достижения и цели, то мы не имеем права медлить и должны немед-ленно использовать науку в деле разработки моделей культуры, при этом нас не должно смущать даже то обстоятельство, что мы в известном смысле можем ока-заться в положении контролеров» [2, с.1065]. Что же является основанием для по-добного ценностного понятия внутри необихевиористской теории? И при чем здесь контролеры?

Ответ находим у самого Скиннера: «Все люди осуществляют контроль и сами находятся под контролем» [2, с.1060]. Это звучит почти как успокоение для челове-ка демократически настроенного, но вскоре выясняется, что речь идет всего лишь о робкой и почти ничего не значащей формулировке:

Когда мы выясняем, каким образом господин контролирует раба, а работодатель – рабочего, мы упускаем из виду обратные воздействия и потому судим о проблеме контроля односторонне. Отсюда возникает привычка понимать под словом «кон-троль» эксплуатацию или, по меньшей мере, состояние одностороннего преимущест-ва; а на самом деле контроль осуществляется обоюдно. Раб контролирует своего гос-подина в такой же мере, как и господин своего раба, - в том смысле, что методы нака-зания, применяемые господином, как бы определяются поведением раба. Это не озна-чает, что понятие эксплуатации утрачивает всякий смысл или что мы не имеем права спросить кому это выгодно? Но когда мы задаем такой вопрос, то мы абстрагируемся от самого конкретного социального эпизода и оцениваем перспективы воздействия, которые совершенно очевидно связаны с ценностными суждениями. Подобная ситуа-ция складывается и при анализе любых способов поведения, которые производят ин-новации в практике культуры [2,с.541].

Для Скиннера эксплуатация не является частью самого социального эпизода, этой частью являются лишь методы контроля. Это позиция человека, для которого социальная жизнь ничем не отличается от эпизода в лаборатории, где эксперимента-тора интересуют только его методы, а вовсе не сам по себе «Эпизод», ибо в этом искусственном мирке совершенно не имеет значения, какова крыса – миролюбива она или агрессивна. И, словно этого еще было мало, Скиннер окончательно констатирует, что за понятием эксплуатации «легко просматриваются» ценностные суждения. Это должно означать следующее: любые психологические и социальные феномены утрачивают характер фактов, доступных научному исследованию, как только их можно охарактеризовать с точки зрения их ценностного содержания.

Идею Скиннера о взаимности отношений раба и рабовладельца можно объяс-нить только тем, что он употребляет слово «контроль» в двояком смысле. В том смысле, в котором оно употребляется в реальной жизни, вне всякого сомнения, ра-бовладелец контролирует раба, и при этом не может быть и речи о «взаимности», если не считать, что при определенных обстоятельствах раб располагает миниму-мом обратного контроля – например, он угрожает бунтом. Но Скиннер не это имеет в виду. Он подразумевает контроль в самом абстрактном смысле лабораторного эксперимента, который не имеет ничего общего с реальной жизнью.

Поскольку бихевиоризм не владеет теорией личности, он видит только поведе-ние и не в состоянии увидеть действующую личность. Для необихевиориста нет ни-какой разницы между улыбкой друга и улыбкой врага, улыбкой хорошо обученной продавщицы и улыбкой человека, скрывающего свою враждебность. Однако трудно поверить, что профессору Скиннеру в его личной жизни это также безразлично. Ес-ли же в реальной жизни эта разница для него все же имеет значение, то как могла возникнуть теория, полностью игнорирующая эту реальность?

Необихевиоризм не может объяснить, почему многие люди, которых обучили преследовать и мучить других людей, становятся душевнобольными, хотя «положи-тельный стимулы» продолжают свое действие. Очевидно, существуют в человеке какие-то влечения, которые сильнее, чем воспитание; и очень важно с точки зрения науки рассматривать факты неудачи воспитания как победу этих влечений. Разуме-ется, человека можно обучить чуть ли не любым способом, но именно «чуть ли не». Он реагирует на воспитание по-разному и вполне определенным образом ведет себя, если воспитание противоречит