Основы социокультурного проектирования

удавалось “возродить” социальный институт (и соответствующую ему систему ценностей), разрушенный в ходе исторических метаморфоз. Восстановить можно лишь те структурные формы социальной жизни, которые в какой-то мере соответствуют сегодняшней системе ценностей и способны решать актуальнейшие социальные проблемы — в этом случае восстанавливающиеся структуры могут оказаться вполне жизнеспособными. Ориентация на сохранение снимает проблему выбора — что возрождать, консервировать, сохранять. И это вполне естественно, ибо культура — это не столько настоящее, сколько прошлое, в котором она обретает свою подлинность. Следовательно, все исторические предания, голоса и тексты культуры должны получить равный шанс зазвучать сегодня, стать явлением живой культуры, в пространстве которой они сами будут бороться за наше сознание и поддержку .

Актуальность практической реализации принципа соразмерности традиционных и инновационных механизмов и процессов культурной динамики обусловлена целям рядом обстоятельств:

Во-первых, процессы сохранения и изменения являются базовыми механизмами развития любых культурных систем. Сохранение — это процесс социализации, воспроизводства каждым новым поколением норм, ценностей, правил поведения, т.е. всей институциональной культуры. Изменение — зарождение новых норм и ценностей, меняющих мировоззрение и образ жизни, вносящих в культуру и социум элементы неопределенности. Средством изменения является, как правило, неинституциональная часть культуры (например, большинство новых идей и ценностей официальной культуры 80-х годов было рождено в сфере самодеятельного движения: приоритет интересов личности над интересами государства, многоукладность экономики, введение частной собственности, многопартийная система, деполитизация КГБ, армии и т.д.).

Во-вторых, актуальность практической реализации принципа соразмерности традиционных и инновационных процессов культурной динамики (который выражается, как уже было отмечено, в преобладании механизмов сохранения) обусловлена тем обстоятельством, что ориентация на сохранение вытекает из специфики российской культуры, в которой сохранение всегда преобладало над изменением .

В-третьих, актуальность практической реализации характеризуемого принципа определяется динамичностью сегодняшней социокультурной ситуации, а также компенсаторными возможностями сохранения в условиях активных модернизационных процессов.

Причины усиления ориентаций отечественной культуры на сохранение (в форме повышенного интереса к прошлому, истории) вполне закономерны и объясняются целым рядом обстоятельств: во-первых, ориентация на прошлое, как было отмечено, доминирует в любой культуре, ибо она отвечает фундаментальным потребностям человека в самосохранении, стабильности, уверенности; во-вторых, она связана со спецификой российской культуры, ее ориентацией на “вчера” или “завтра” и почти полным исключением из актуальности временного модуса “сегодня”; в-третьих, она вызвана компенсаторными возможностями механизма сохранения, его способностью восполнить утрату культурной преемственности (особенно в те периоды, когда общество в силу ряда причин выпадает из собственной истории и культуры), противостоять экспансии ценностей западной массовой культуры. Сегодняшнее сверхценное отношение к прошлому выражается в повышенном интересе к отечественной истории и культуре, в массовых движениях историко-культурной и патриотической направленности, которые стремятся преодолеть кризис национально-культурной идентичности путем врастания в прошлое, обретения там своих духовных корней.

Вместе с тем существуют определенные сложности реализации принципа сохранения (и в рамках проектирования, и в сфере культурной политики в целом). Парадокс заключается в том, что культура России всегда тяготела к сохранению, а государственная политика очень часто была ориентирована на изменение. Это особенно ярко проявилось в первые годы Советской власти, когда насильственное изменение было центральной идеей культурной политики. Даже в формулировках задач культурной революции преобладала разрушительная лексика (например, строительство новой культуры мыслилось как это уничтожение старой, т.е. культуры крестьянства, дворянства, духовенства. Задача повышения уровня грамотности населения формулировалась также негативно — как “ликбез”, т.е. “ликвидация” неграмотности).

Сегодня мы понимаем, что искусственное и во многом насильственное стимулирование процессов изменения в ущерб естественно-историческим темпам и объективным закономерностям саморазвития культуры в реальности оказалось ее разрушением. На первый взгляд, достижения в сфере культуры за годы советской власти выглядели весьма внушительно: преодоление неграмотности, развитие национальных культур, научных школ, сети культурно-досуговых учреждений и т.д. Однако нынешний кризис заставляет иначе посмотреть на результаты культурного строительства предыдущих десятилетий — именно в них была заложена “мина”, обусловившая сегодняшнее духовно-нравственное разложение общества и утрату значительной частью населения гуманистических ориентиров. Существенная роль здесь принадлежит идее изменения, реализованной методами насильственного отрицания вековых устоев жизни культурного организма. Уничтожению подлежали не только ценности культуры, но и их носители: интеллигенция (борьба с которой не прекращалась практически никогда, лишь модифицируясь в своих формах) , крестьянство, огосударствление и люмпенизация которого сопровождались вытеснением специфической крестьянской культуры быта, труда и т.д. Кампания “раскрестьянивания” стала одним из способов “раскультуривания” основной части населения России. Основанная на любви к труду на земле крестьянская культура в результате “социалистического преобразования деревни” и “культурного строительства на селе” была заменена “культпросветом”, “культурным обслуживанием”, “шефской помощью”, “культурой безделья” (или досугом) . Игнорирование сущностной природы культуры – ее ориентации на сохранение – привело к утрате основ общечеловеческой морали, забвению веками накапливаемых базовых, классических ценностей и норм. Это, в свою очередь, обусловило духовную опустошенность и нравственную деградацию общества, усиление агрессивности и социальной напряженности.

К сожалению, не только государство, но и значительная часть российской интеллигенции всегда исповедовала идеологию изменения. Вероятно, в ее основе лежит типично российская утопическая идея совершенствования земного бытия путем насильственного преобразования мира, а политическая, юридическая и идеологическая надстройки — это всего лишь аппарат, призванный ее осуществить практически.

Массовое распространение в годы советской власти идеи построения “царства земного” породила специфический тип личности — “человека борющегося”, который и сегодня рассматривает себя в качестве основного двигателя прогресса и преобразователя общественной жизни. Его основная черта — постоянная устремленность в будущее, утопическая мечта “сказку сделать былью” (коммунистической или капиталистической — не очень важно).

В предыдущие исторические эпохи социальную базу такой идеологии (и психологии) составлял определенный психологический тип личности, объединяющий маргиналов (лиц без определенного ремесла и социального положения), а также людей с повышенной тревожностью, чувством собственной неполноценности. Агрессия такого человека по отношению к настоящему — это компенсация собственной социальной, профессиональной и личностной несостоятельности. Подобное мировоззрение и соответствующий психологический тип личности сопровождается, как отмечают психологи, гипертрофированным символизмом — театральностью и показушным надрывом, граничащим с истерией. Вот почему этому типу максимально соответствуют театрализованные формы всех сторон и сфер общественной жизни (об этом свидетельствует, например, массовое распространение театрализованных форм социокультурной жизни в первые годы советской власти).

Подводя некоторые итоги размышлениям о целесообразности и трудностях практического воплощения принципа оптимальной ориентации на сохранение и изменение в процессе разработки и реализации социокультурных проектов и программ, отметим следующее:

Безусловно, инновационная направленность культурных программ сегодня необходима — одним из ведущих противоречий, характеризующих современную социокультурную ситуацию, является разрыв между инновационным потенциалом культуры и массовой способностью его освоения и использования в повседневной социокультурной практике . Об этом свидетельствует низкий уровень культуры производства, культуры труда, длительный период адаптации молодых специалистов на рабочем месте, растущее недовольство членов общества содержанием образа жизни и качеством жизни, плохое состояние жизненной среды (экологические разрушения, запущенные города, неудобные квартиры, неблагоустроенные рабочие места и пр.). Следовательно, ранее сложившиеся способы освоения форм культурной жизни, относящиеся к ее менее динамичному состоянию, устарели, необходим их критический пересмотр и выход на осмысление, формирование и распространение новых социально значимых культурных образцов (деятельности, поведения, отношения к природе, обществу, другим людям), соответствующих сегодняшней ситуации.

В настоящее время в различных сферах культуры (и особенно правовой, экономической, политической, информационной, производственной) накоплен значительный модернизационный потенциал, который является, как правило, результатом некритичного заимствования опыта и результатов развития других культурных систем и потому зачастую воплощается в жизнь в уродливых формах. Этот потенциал может быть использован во благо развития культуры, личности, общества (особенно в части инноваций, связанных с информационными и производственными технологиями), но только в том случае, если будет соответствовать специфике отечественной